Татьяна Петросян "Записка"

Записка имела самый безобидный вид.
В ней по всем джентльменским законам должна была обнаружиться чернильная рожа и дружеское пояснение:
«Сидоров – козёл».

Так что Сидоров, не заподозрив худого, мгновенно развернул послание...и остолбенел.
Внутри крупным красивым почерком было написано:
«Сидоров, я тебя люблю!»

В округлости почерка Сидорову почудилось издевательство. Кто же ему такое написал?
Прищурившись, он оглядел класс. Автор записки должен был непременно обнаружить себя. Но главные враги Сидорова на сей раз, почему-то, не ухмылялись злорадно.
(Вот так они обычно ухмылялись. Но на сей раз — нет.)

Зато Сидоров сразу заметил, что на него, не мигая, глядит Воробьева.
Не просто так глядит, а со значением!

Сомнений не было: записку писала она. Но тогда выходит, что Воробьева его любит?!
И тут мысль Сидорова зашла в тупик и забилась беспомощно, как муха в стакане. ЧТО ЗНАЧИТ ЛЮБИТ??? Какие последствия это повлечет и как теперь Сидорову быть?..
«Будем рассуждать логически,— рассуждал Сидоров логически.— Что, к примеру, люблю я? Груши! Люблю — значит, всегда хочу съесть...»
В этот момент Воробьева снова обернулась к нему и кровожадно облизнулась. Сидоров окоченел. Ему бросились в глаза ее давно не стриженные... ну да, настоящие когти! Почему-то вспомнилось, как в буфете Воробьева жадно догрызала костлявую куриную ногу...
«Нужно взять себя в руки, — взял себя в руки Сидоров. (Руки оказались грязными. Но Сидоров игнорировал мелочи.) — Я люблю не только груши, но и родителей. Однако не может быть и речи о том, чтобы их съесть. Мама печет сладкие пирожки. Папа часто носит меня на шее. А я их за это люблю...»

Тут Воробьева снова обернулась, и Сидоров с тоской подумал, что придется ему теперь день-деньской печь для нее сладкие пирожки и носить ее в школу на шее, чтобы оправдать такую внезапную и безумную любовь. Он пригляделся и обнаружил, что Воробьева — не худенькая и носить ее будет, пожалуй, нелегко.

 «Еще не все потеряно,— не сдавался Сидоров.—
Я также люблю нашу собаку Бобика. Особенно когда дрессирую его или вывожу гулять...»
Тут Сидорову стало душно при одной мысли о том, что Воробьева может заставить его прыгать за каждым пирожком, а потом выведет на прогулку, крепко держа за поводок и не давая уклоняться ни вправо, ни влево...

 «...Люблю кошку Мурку, особенно когда дуешь ей прямо в ухо...— в отчаянии соображал Сидоров,— нет, это не то... мух люблю ловить и сажать в стакан... но это уж слишком... люблю игрушки, которые можно сломать и посмотреть, что внутри...»
От последней мысли Сидорову стало нехорошо. Спасение было только в одном. Он торопливо вырвал листок из тетрадки, сжал решительно губы и твердым почерком вывел грозные слова: «Воробьева, я тебя тоже люблю». Пусть ей станет страшно.