Жанры журналистики: теория и практика. Фельетон: Ильф, Петров и Петрушевская

 

  

 

Сатирические жанры журналистики - краткое описание

Сатира - в переводе с греческого "смесь", это критика реальной действительности с целью ее улучшения, совершенствования. Сатира появилась в древности, с появлением социального строя в человеческом обществе, поэтому считается социальным явлением. Сатирические жанры журналистики отличаются от литературных  достоверностью описания, адресностью фактов.

Исследователи теории журналистики различают следующие виды сатирических жанров: фельетон, памфлет, пародия, эпиграмма, басня, шарж, карикатура, анекдот.

Фельетон

Фельетон объединяет в себе три начала: публицистическое (актуальность, злободневность, ярко выраженная оценочность), художественное (использование образных средств из арсенала художественной литературы) и сатирическое. Предметная основа фельетона – отрицательное явление, комическая природа которого ясна фельетонисту. Главная задача фельетона как жанра сатирического – разоблачение отрицательных фактов действительности и последующее их искоренение из жизни общества. Выявить комичность факта, явления, ситуации – значит показать ее принципиальное противоречие с авторским идеалом.

Способы создания комического эффекта в фельетоне [Розенталь 1980].

Сатирическая направленность фельетона определяет специфику использования в нем языковых средств. Фельетонист обращается к речевым средствам и стилистическим приемам, создающим комический эффект. Это гипербола (преувеличение), гротеск (искажение), фантастичность, ирония, литота (преуменьшение), пародирование. Фельетон основывается на нарочитом разрушении всех языковых норм: семантических, стилистических, грамматических, словообразовательных и фразеологических. Однако нельзя забывать, что эта «необычность» должна быть мотивирована в контексте фельетона.

Использование иронии

Ирония приписывает явлению то, чего ему недостает с целью подчеркнуть отсутствие приписываемых свойств. В речи используются две группы иронических слов и выражений:

1. Общеязыковые, употребляемые в современном русском языке с постоянной иронической окраской. В словарях – с пометой «ирон.». Это книжно-архаические слова –  лицезреть, соизволить, сподобиться и др., отдельные значения многозначных слов – артист (плут), богадельня (бездеятельный коллектив) и др.

 2. Индивидуальные, «разового употребления».

 Построенные на сочетаниях слов, значение которых противоречит друг другу – частенько в единичных случаях.

 Построенные при помощи уменьшительно-ласкательных суффиксов – пьяненькие в драбаданчик дяденьки надавали щелбанов прохожему.

Использование каламбура

Каламбур в зависимости от художественного задания может иметь шутливую, ироническую, саркастическую окраску. Каламбур представляет собой сближение или сопоставление понятий, которые в обычных условиях несопоставимы.

Можно устранить недостатки, но легче устранить  человека, о них говорящего. Вколол разгильдяю «антиленивого» стимулятора – и вот он сам вкалывает в поте лица. Здесь используются разностилевые значения.

Разрушение норм сочетаемости слов

В русском языке существуют определенные нормы семантико-стилистического сочетания слов. Однако эти нормы могут целенаправленно разрушаться для создания комического эффекта: крематорий на 400 персон.

Разрушение норм стилистической сочетаемости. Введение иностилевых слов в узкий контекст в обычных условиях ограничено: отполируем, инкрустируем черным деревом, присобачим бронзовые ручки (книж. + простореч.); двое очаровательных трудящихся лежали на пляже,  малогабаритные огурцы,  восьмидюймовая банка с медом (слова из разных областей применения).

Использование индивидуально-авторских неологизмов.

Индивидуально-авторские неологизмы, или окказионализмы – неологизмы, не закрепляющиеся в языке, не утрачивающие своего необычного звучания:  серенадить, приводы в милицию и приносы в вытрезвитель.

Нередко окказионализмы отличаются от привычного слова только каким-нибудь аффиксом – оградостроитель. Или имеют сходство с каким-либо словом – зряплата.

Использование сравнений.

Мрачные, как канализационные трубы. Волосы торчали дыбом, как велосипедные спицы. 

Использование индивидуальных метафор (перенос  названия с одного предмета на другой на основе сходства их признаков): газетная тухлятина,  антракт между первым и вторым блюдами.

Использование индивидуальных перифразов.

Перифраз – описательное выражение, заменяющее слово. Курячий роддом – инкубатор. Механический цирюльник – электробритва.  

Индивидуальная обработка фразеологизмов.
Столкновение первичного и переносного значений: Мы утопили Курослепова сегодня, но он может всплыть на поверхность завтра.

 Извлечение из фразеологизма слова для последующего образования авторского неологизма: С милым рай и в шалаше. Но в том случае, если милый в шалаше прописан и занесен шалашеуправлением в шалашную книгу.

 Слияние двух фразеологизмов, в составе которых есть общее слово:  Стреляного воробья на мякине не проведешь = Стреляный воробей + Старого воробья на мякине не проведешь.

 Введение во фразеологизм нового слова: Цифра взята с канцелярского потолка. Кто ищет, тот всегда найдет ошибку.

 Сокращение фразеологизма: Своя рубашка ближе.

 Замена слов в составе фразеологизма: Черствый кусок трудового банана.

 Сложная обработка фразеологизма: Плыть против течения = Мужественно плыть наперекор течению.

Резюме страницы: Мы рассмотрели художественно-публицистический жанр фельетон, дали полную характеристику жанра фельетон, привели примеры приемов, используемых для создания фельетона.

И.Ильф и Е.Петров. Я, В ОБЩЕМ, НЕ ПИСАТЕЛЬ

 Позвольте омрачить праздник.

 Позвольте явиться на чудные именины советской сатиры не в парадной толстовке, ниспадающей на визиточные брюки, и не с благополучным приветствием, выведенным пером "рондо" на куске рисовальной бумаги. Разрешите прибыть в деловых тапочках, выцветшей голубой майке и замечательных полутеннисных брюках, переделанных из кальсон.

 Конечно, легче всего было бы ограничиться шумными аплодисментами, переходящими в овацию, но все же разрешите в гром похвал внести любимую сатирическую ноту.

 Дело в следующем. Не очень давно в редакцию явился довольно обыкновенный человек и предложил свое сотрудничество.

 -- Я, -- сказал он, -- в общем, не писатель. В общем, я интеллигент умственного труда, бывший гимназист, ныне служащий. Но я, видите, женился, и теперь, вы сами понимаете, мне нужна квартира. А чтобы купить квартиру, мне нужно укрепить свою материальную базу. Вот я и решился взять на себя литературную нагрузку: сочинять что-нибудь.

 -- Это бывает, -- заметил редактор, -- как раз Гете так и начинал свою литературную деятельность. Ему нужно было внести пай в РЖСКТ "Веймарский квартирник-жилищник", а денег не было. Пришлось ему написать "Фауста".

 Посетитель не понял горечи этой реплики. Он даже обрадовался.

 -- Тем лучше, -- сказал он. -- Вот и я сочинил несколько юморесок, афоризмов и анекдотов для укрепления своей материальной базы.

 Редактор прочел сочинения бывшего гимназиста и сказал, что все это очень плохо. Но бедовый гимназист и тут не смутился.

 -- Я и сам знаю, что плохо.

 -- Зачем же вы принесли свой товар?

 -- А почему же не принести? Ведь у вас в журнале известный процент плохих вещей есть?

 -- Есть.

 -- Так вот я решил поставлять вам этот процент.

 После такого откровенного заявления отставного гимназиста прогнали. А случай с процентами забылся, и о нем никто не упоминал.

 Между тем хорошо было бы о нем вспомнить сейчас, в юбилейную декаду, потому что это не маленький, видно, процент плохих произведений, если человек собирался построить на него квартиру.

 Неизвестно, как это произошло, но в сатирико-юмористическом хозяйстве слишком рано появились традиции. Лучше бы их вовсе не было. Кто-то уже слишком проворно разложил по полочкам все явления жизни и выработал краткие стандарты, при помощи коих эти явления нужно бичевать.

 Как-то незаметно проник в веселую сатирико-юмористическую семью злодей-халтуртрегер. Он все знает и все умеет. Он может написать что угодно. У него есть полный набор литературных отмычек.

 Когда-то на железных дорогах существовал трогательный обычай. На вокзалах вывешивались портреты (анфас и в профиль) особо знаменитых поездных воров. Таким образом, пассажир вперед знал, с кем ему придется столкнуться на тернистом железнодорожном пути. И всю дорогу пассажир не выпускал из рук чемодана, тревожно изучал профили и фасы своих соседей. Он был предупрежден.

 О читателе нужно заботиться не меньше, чем о пассажире. Его нужно предостеречь.

 Именно с этой целью здесь дается литературная фотография (анфас и в профиль) поставщика юмористической трухи и сатирического мусора.

 Работа у него несложная. У него есть верный станок-автомат, который бесперебойно выбрасывает фельетоны, стихи и мелочишки, все одной формы и одного качества.

Читать другие фельетоны И.Ильфа и Е.Петрова

Людмила Петрушевская в журнале "Крокодил"

Мало кто знает, что известный российский писатель и драматург Людмила Петрушевская начинала свой творческий путь в "Крокодиле". А главный редактор журнала Мануил Семёнов был научным руководителем её дипломной работы в университете. Именно в "Крокодиле" был опубликован первый (и как впоследствии оказалось) единственный фельетон Л.Петрушевской.

Вот как она сама описывает события того времени:

Вилы в бок

Ещё в университете меня занесло в «Крокодил».

Начитавшись польских юмористов, я вдруг решила ходить на семинар юмора и сатиры, а им руководил Мануил Семёнов, тогдашний главный редактор этого кошмарного заведения, и наши занятия протекали в его кабинете.

Мануил Григорьевич, безобидный старичок лет сорока с чем-то, лицом был похож на японского колхозника, если бы таковые у нас имелись, и всегда улыбался, но писал на удивление плохо, а ведь уже вся страна говорила цитатами из Ильфа и Петрова. Деревня это была, деревня.

Мануил нас даже пригласил на «темник», заседание, посвященное выбору тем для карикатур. Маститые сидели вокруг огромного стола и буквально выжимали из себя нечто по капле (на память тут же явилась известная цитата), вообще несли какую-то ахинею, даже слушать было совестно. Михаил Ардов (на самом деле Виктор Ардов; Михаил - это его сын - Д.С.), плотный горчичного цвета дядька с седой шевелюрой и козлиной бородкой, вел себя очень живо, буквально как дитя, вертелся, оглядывался, нервно смеялся и наконец родил: «Баптисты. Баптисты. Баб тискать». Все охотно заржали, но затем быстро осеклись – какая еще карикатура может быть при советской власти с такой подписью?

Вообще «Крокодил» конца пятидесятых представлял собой прокуренную контору, где сидели серьезные пожилые мужички и занимались карательной юмористикой.

В самом лучшем положении находились мастера, которым поручали писать на международные темы и об идеологических отщепенцах типа стиляг и Пастернака.

В остальном же это были трудяги, со скрежетом сочиняющие шутки, прибаутки и фельетоны, которые, будучи опубликованы, плавно переходили в оргвыводы с последующим приговором. Такая прокуратура с присвистом и вприсядку. Население жаловалось в журнал как бы изнутри картины Брюллова «Последний день Помпеи». Юмористы мчались в командировки. По фельетонам назначались цековские проверки, героев журнала сажали, выгоняли из партии. Они (в основном мелкие начальники) не сдавались, жаловались. Всем вилы в бок! Какой может быть смех в таких жутких обстоятельствах. Крик и вой в лучшем случае. Утро стрелецкой казни. Фельетонисты ходили по краю. Победившим, думаю, тоже приходилось несладко (увидим впоследствии).

Улыбаясь, Мануил Григорьевич посоветовал нам, студентам, начать свою юмористическую деятельность с работы по письмам трудящихся. Мне он дал, подумавши, жалобу Анны Владимировны Дуровой, художественного руководителя знаменитого звериного уголка имени Дурова. Анна Владимировна школьным почерком писала о том, что новый директор театра зверей Блехман не знает специфики дрессировки, так как перед тем заведовал кинопередвижками Московской области.

Если бы я была тертый калач, я могла бы засмеяться нехорошим крокодильским смехом в ответ на такие аргументы. Я затем поработала на практике в газете «Горьковская правда» (которую местные обзывали «Горькая правда») и начала понимать, что любой сознательный член партии может руководить всем, как театром, так и кино, потом цирком, банями, телефонными узлами, асфальто-битумными заводами, далее кладбищами, опереттами, колхозами, катками и местами заключения. Журналом и газетой. Самых бедолаг посылали «на культуру». Провалил план, проворовался – будешь куковать директором клуба или комбината изобразительного искусства. Будешь раздавать художникам план их работ, типа «Калинин и Ахунбабаев на Красной площади» (реальное название).

Тема мне не показалась интересной.

Когда я наконец пришла к Анне Владимировне в Уголок имени Дурова, она мне сказала, что Блехман уже развернулся (видимо, я долго собиралась). Он, как крепкий хозяйственник, решил отремонтировать Уголок, покрасил его масляной краской и заказал огромное художественное полотно в центральное фойе, «Могила Дурова на Новодевичьем кладбище». Произведение уже было нарисовано (пока я раскачивалась, ленивая студентка).

Меня отвели к этой картине. Она выглядела как декорация к фильму о привидениях. Надгробье, другие надгробья вдали. Мутные какие-то небеса надо всем этим делом. И это в театре зверей! Дети придут! Ни фига себе!

Кроме картины и покраски стен, директор еще многое успел сделать.

Анна Владимировна, деликатная немолодая дама с камеей на блузке, передала мне свой разговор с Блехманом. Он велел выкинуть из музея Уголка все чучела дуровских артистов на балкон с формулировкой «старье тут будем еще разводить». А.В., видимо, поплелась к нему и стала протестовать:

– Это же реликвии, это знаменитая Запятайка! Гусь! Описано Чеховым!

– Да вы не волнуйтесь, мы новые чучела сделаем, – видимо, заявил Блехман, – на что нам эта моль!

– Это же были чучела артистов! Гусь знаете что умел?

– Ну и мы сделаем из артистов!

– Да что вы!

– Забьем и сделаем, вы успокойтесь, – утешил Блехман Анну Владимировну. – А не то что.

Так приблизительно я представила себе их яркий разговор.

Во всяком случае, Блехман абсолютно точно посулил Дуровой набить новые чучела именно из ее воспитанников.

Анна Владимировна подвела меня к балкону, где были свалены эти шерстяные чучелки, жалкие остатки музея. Они все уже были одинакового пыльного цвета. Медведь торчал лапой. Груда убитых.

– Под дождем уже сколько находятся, – сказала Анна Владимировна.

Это был упрёк мне, нерадивой. Слишком долго шла.

Надо собраться. Мы отомстим. Вилы в бок!

Помучившись, я написала совершенно не смешной текст под названием «Директор ломает дрова» и тут же уехала из Москвы на практику. Было лето. С чувством восторга два месяца спустя я держала в руках свеженький номер «Крокодила» со своим фельетоном. Правда, там был какой-то новый абзац, не мною написанный, с неведомыми фактами и именами (какой-то дополнительный медведь), ну и ладно. Может, это так полагается в «Крокодиле».

Приехав, я пришла в родной журнал. Я представляла себе, что дяденьки меня ласково встретят, я воображала себя такой новой Варварой Карбовской. Дадут еще письмо!

Сотрудник журнала В. (А.Н. Васильев??? - Д.С.) хмуро посмотрел на меня и сказал, что директора сняли, но он обжаловал решение, и что в моем фельетоне факты не подтвердились, и по этому поводу даже было заседание комиссии ЦК. И мне здесь делать больше нечего.

– Какие факты, не может быть, – залепетала я. – Медведь?

В. нашел журнал и ткнул пальцем в абзац – именно в тот абзац, который я не писала.

– Это кто-то мне добавил, это не мое, – бормотала я деревянным ртом.

В. зорко посмотрел на меня, буквально как орел на мышь, хотя я стояла, а орел сидел.

– Так, – сказал он, точно гвоздь забил. – А это?

Он достал из ящика стола верстку, куда чернилами была внесена правка. Видимо, все материалы на меня уже собрали.

– Это не мой почерк! – обрадовалась я. – Видите? Я же уезжала на практику!

– Короче, – через паузу и как бы не слыша меня, резюмировал В., – советую вам не появляться здесь ближайшие пятнадцать лет. А лучше никогда.

Я ушла, стукаясь о стены коридора.

(Представляю, что в эту паузу у литсотрудника В. вместилось многое – например, графологическая экспертиза, новая комиссия ЦК, вообще свистопляска, собственное увольнение и т.д.)

Через небольшое время Анна Владимировна позвонила мне и попросила написать еще один фельетон. Я ответила, что не смогу. Тогда Анна Владимировна, помолчав, сказала, что вместо Блехмана им в Уголок Дурова прислали директором майора Орлова, который до того руководил местами заключения где-то в районах массового лесоповала (звание и фамилия, кстати, вымышленные).

Этот директор уже в реальности ломал дрова. У судьбы тоже бывает свой нечеловеческий юмор.

Я думаю, что после того и начались все последующие несчастья театра зверей – увольнения дрессировщиков, забастовки, голодовки, суды и т.д.

О «Крокодил», о вилы в бок.

Кстати, это был государственный метод – когда из школы моего сына убрали интеллигентную директрису, на детей наслали директором военрука в усах. Дети немедленно окрестили его «Таракан» и стали массово покидать свою милую, либеральную школу. А когда из «Нового мира» уволили главного редактора Твардовского, то на руководство посадили крепкого хозяйственника с телевидения (В.А. Косолапова - Д.С.), который на прежнем месте работы вроде бы присвоил (как приглушенно говорили) казенные кресла. Уволок на дачу.

А что касается юмора, то спустя много лет я встретила эту фразу – «Баптисты, баб тискать» – у кого-то из сатириконцев начала века. Ардов, видимо, был ходячей картотекой старых реприз, хотя сам писал не всегда смешно. Но, судя по воспоминаниям его детей, в быту он считался человеком остроумным и даже отвечал Ахматовой, которая прошла не слабую школу стиля в Ташкенте под руководством своей подружки актрисы Фаины Раневской. Вот это был «темник», я представляю, когда такие девушки собирались! Великие умницы, мастерицы, королевы жанра. Обе вошли в историю юмора своими шуточками, хотя Ахматова, разумеется, была второй.

Диплом я писала под руководством вечно занятого Мануила, о природе юмора. Он прочел, искренне удивился и с долей уважения спросил: «Это вы откуда взяли?»

Хороший был у меня руководитель, Мануил Григорьевич Семенов. Ни слова не поправил. Не до того ему было в журнале «Крокодил». 2000 год

 Фельетон Л.Петрушевской в журнале "Крокодил"