Школьная
программа почему-то не уважает их, этих баловней от литературы, авторов
легких и захватывающих бульварных романчиков, веселящих и развлекающих
читателя, и одновременно – вкладывающих в самые невзыскательные головы
простые, но прекрасные истины о том, что добро всегда побеждает зло,
добродетель бывает вознаграждена, а безнравственность – наказана.
Школьной
программе хочется, чтобы ученики получали эти же самые истины,
продираясь через тернии тяжелых, философски перенасыщенных текстов, к
далеким звездам. Между тем как легко и как интересно можно читать и
писать о жизни, когда сама жизнь тебе – в кайф! Не страдать, не
мучиться, не болеть от общемировой несправедливости и человеческого
несовершенства, а показать жизнь чередой нестрашных приключений и
некатастрофичных событий – живи, человек, учись радоваться и получать
удовольствие.
Писатель, который первым объяснил российскому читателю, что же такое «кайф», писал и жил именно так.
В 1821 году (!) в книге «Отрывки из путешествия по Египту, Нубии и верхней Эфиопии» Осипа-Юлиана Сенковского читаем: «Отогнав прочь все заботы и помышления, развалившись небрежно, пить кофе и курить табак называется делать кейф». Словцо с удовольствием подхватили. Читаем у Лескова в повести «Язвительный»: «Правитель с полицмейстером вышли в кабинет, а мы опять начали прерванный кейф», у Достоевского в «Неточке Незвановой»: «бульдог расположился среди комнаты и лениво наслаждался своим послеобеденным кейфом», а вот Чехов жалуется родным в письме: «Я
не написал ни одной строки и не заработал ни копейки; если мой гнусный
кейф продлится еще 1—2 недели, то у меня не останется ни гроша и
чеховской фамилии придется зимовать на Луке». Отличное слово – русские классики плохого не подхватят.
Кроме одной буквы в слове, мало что поменялось за двести лет. Правда, мы почти забыли автора.
А зря.
Потому что кроме слова «кайф»
он еще придумал первый русский глянцевый журнал, первый коммерчески
успешный псевдоним, первый фиксированный авторский гонорар и первую
персональную рекламу.
Осип Иванович Сенковский,
красавец, шутник и душа компании, знаменитый ученый-арабист и самый
успешный редактор самого успешного журнала в России позапрошлого века,
родился в старинной шляхетской семье, в поместье Антагонка под Вильно.
Минский коллегиум, Виленский университет (элитное по тем временам
образование), горячее юношеское увлечение Востоком, длительное
путешествие по Египту, Турции и Сирии – и вот уже суровый экзаменатор в
петербургском университете пишет в табеле Сенковского: «Познания
экзаменуемого превышают познания экзаменующего». Двадцатидвухлетний
молодой человек с выдающимися языковыми и литературными способностями
назначен профессором сразу двух кафедр Петербургского университета:
арабской и турецкой. Студенты окружают молодого лектора шумной
взволнованной толпой, на лекции приходят полным списочным составом и
приводят вольнослушателями друзей и знакомых.
Сенковский
страстно любил все, что делал, и делал только то, что страстно любил.
Ему нравилось изучать языки – и он овладел французским, английским,
немецким, итальянским, арабским, турецким, персидским, новогреческим,
монгольским, китайским и тибетским (говорили, что он по-русски пишет
хуже, чем по-турецки). Ему нравилось писать стихи - и он писал их,
причем на всех языках, которые знал. Ему нравилось веселить почтенную
публику – и он придумал едкого и острого на язык Барона Брамбеуса,
который принялся печатать чуть ли не во всех российских газетах и
журналах сатирические фельетоны, анекдоты, рассказы из жизни
путешественника и приключенческие новеллы. Ему нравилось открывать для
себя новые науки – и он увлеченно занимался физикой, математикой,
теорией музыки, коллекционировал и изобретал музыкальные инструменты,
писал научно-популярные статьи по всем этим темам, нимало не заботясь о
том, что его обвинят в поверхностности.
Ему
нравилось делать журнал – и он делал: 13 лет, с 1834 по 1847, под его
руководством и при его непосредственном участии выходил первый в России
глянцевый журнал, который полностью назывался «Журналом словесности,
наук, художеств, промышленности, новостей и мод, составляемый из
литературных и ученых трудов», а если просто – то «Библиотекой для
чтения».
Успех
журнала был немыслимым. Тогдашние «толстые» журналы расходились тиражом
меньше тысячи экземпляров, имели в постоянных подписчиках в лучшем
случае несколько сотен преданных читателей. Издатель Смирдин, затеявший
«Библиотеку для чтения», надеялся, что господин Сенковский отыщет для
журнала хотя бы тысячу постоянных читателей. Он дал три, а спустя
несколько номеров – пять тысяч. Только подписчиков! А сколько людей
покупали журнал в книжных лавках? Журнал печатался огромным по тем
временам тиражом – семь тысяч экземпляров! Смирдин не верил своим глазам
и очень щедро оплачивал редакторский труд Осипа Ивановича. Сенковский
жил на широкую ногу – тот самый счастливый случай, когда большие деньги
действительно сопровождают большой талант и большое трудолюбие.Что такого было в «Библиотеке для чтения»?
Сегодня
это – обязательное условие существования коммерчески успешного журнала,
а тогда – все придумывал сам Сенковский: энциклопедический характер
материалов (и про дом, и про литературу, и про отношения, и про
путешествия, и про красоту, и про кулинарию, плюс всегда обязательно
модная картинка и новости с мировых подиумов), общая тема номера,
объединяющая все тексты каждой книжки в единое целое, выход точно в срок
– каждое первое число каждого первого месяца. Лучшие российские авторы
почитали за честь сотрудничать с Сенковским еще и потому, что он
установил строгий порядок выплаты гонораров: 1-го числа рассыльный
обязательно привозил вознаграждение всем, кто дал материалы в новый
номер, и это по сей день остается золотой мечтой российских писателей и
журналистов. Говорят, рассыльные иной раз перебирались через Неву на
Васильевский остров прыжками по тающим льдинам – не дай бог не успеть
донести до адресата деньги в срок! Осип Иваныч голову снимет… Но и это
еще не все: на обороте каждого номера «Библиотеки для чтения» печатались
авторы номера следующего, и для прозаиков и поэтов, страдающих от
безвестности (как они жили без интернета?), это было даже ценнее
своевременных гонораров.
Серьезные
писатели и серьезные критики Сенковского не жаловали. Гоголь – тот
вообще терпеть не мог. Отказ Сенковского участвовать в острой
литературной борьбе, его общественная «беспринципность», легковесность,
сосредоточенность на интересном вместо полезного была для передовой
литературы и журналистики настоящим вызовом: вы, мол, там сражайтесь, а
мы тут пока повеселимся. Тем не менее, брезгливо поморщившись и нахмурив
брови, серьезные писатели и серьезные критики тоже публиковались у
Сенковского, потому что огромный тираж за пояс не заткнешь.
Но
в общем и писать в «Библиотеку для чтения», и читать ее простым людям и
простым литераторам было в кайф. Тем непонятнее было решение
Сенковского бросить редакторский пост: кто ж уходит из таких успешных
проектов? Но он ушел, просто потому что стало не в кайф. Редакторский
труд – каторга.
Десять
лет успешный преподаватель, переводчик, редактор и писатель ничего не
преподает, не переводит, не редактирует и не пишет. Уединившись в своем
огромном доме по улице Почтамтской (два этажа, анфилады просторных
комнат, во дворе - два сада, сейчас в этом доме – детский сад), он
изобретает оркестрион – музыкальный инструмент, способный играть
голосами сразу нескольких инструментов.
«Смерть была бы очень выгодна для меня, - пишет он в это время сестре, - если проживу дольше, если дотяну до старости, все это изотрется, завянет, обесцветится, пропадет безвозвратно».
Ему страшно терять свой кайф от жизни: умение влюбляться в дело, умение
удивляться реальности, умение фонтанировать идеями. Скучное богатство
начинает тяготить нашего авантюриста: Сенковский ввязывается в
финансовые приключения и теряет почти все, что нажито журнальным трудом.
К
перу Сенковский вернется за два года до смерти: в журнале «Сын
Отечества» откроется рубрика «Листки Барона Брамбеуса». О чудо – как
только станет известно о сотрудничестве журнала с Сенковским, количество
подписчиков «Сына Отечества» вырастет на три тысячи человек! И на самом
деле не так уж и важно, что строгие критики Белинский и Герцен считали
Сенковского пустомелей и брехуном, не важно, что Гоголь клеймил его
«Хлестаковым» - тысячи людей брали в руки книгу только потому, что в ней
можно было почитать Сенковского. Тут главное – не использовать свой
талант во вред человечеству, но разве же вред – учить читателя тому, что
такое есть кейф?
Критик
Семён Шевырев назвал Сенковского «Вольтером толкучего рынка». Наверное,
хотел обидеть. Но, дорогие мои снобы от литературы, ведь и у рынка
должен быть свой Вольтер. Думается, рынку-то он даже нужнее, чем
университету: на любой кафедре вольтеров пруд пруди, а на рынке – как
без единственного Вольтера?
Комментариев нет:
Отправить комментарий