Интерпретация вечных образов в "Апокрифах" К. Чапека

Апокрифы Чапека можно определить как небольшие произведения, в юмористическом, сатирическом или ироническом ключе интерпретирующие известные библейские, литературные и исторические сюжеты.

Произведение Карела Чапека «Ромео и Джульетта» из сборника «Апокрифы» - это совершенно другой взгляд автора на известную всему миру трагедию Шекспира. Но такое часто случается на страницах книг этого автора.

Карел Чапек «Ромео и Джульетта»

Молодой английский дворянин Оливер Мендевилль, странствовавший по Италии с учебными целями, получил во Флоренции весть о том, что отец его, сэр Уильям, покинул этот мир. И вот сэр Оливер с тяжелым сердцем, проливая слезы, расстался с синьориной Маддаленой и, поклявшись вернуться как можно скорее, пустился со своим слугой в дорогу по направлению к Генуе.

На третий день пути, как раз когда они въезжали в какую-то деревеньку, их застиг сильный ливень. Сэр Оливер, не сходя с коня, укрылся под старым вязом.

― Паоло,  ― сказал он слуге,  ― взгляни, нет ли здесь какого-нибудь albergo [трактира – ит.], где мы могли бы переждать дождь.

― Что касается слуги и коней,  ― раздался голос над головой сэра Оливера,  ― то albergo за углом; а вы, кавальере, окажете мне честь, укрывшись под скромной кровлей моего дома.

Сэр Оливер снял широкополую шляпу и обернулся к окну, откуда ему весело улыбался толстый старый патер.

― Vossignoria reverendissima [ваше преподобие – ит.],  ― учтиво ответил молодой англичанин,  ― слишком любезны к чужестранцу, который покидает вашу прекрасную страну, отягощенный благодарностью за добро, столь щедро расточаемое ему.

― Bene [хорошо – ит.], любезный сын,  ― заметил священник,  ― но если вы продолжите ваши речи, то вымокнете до нитки. Потрудитесь же слезть с вашей кобылы, да не мешкайте, ибо льет как из ведра.

Сэр Оливер удивился, когда molto reverendo parocco [достопочтенный пастырь – ит.] вышел в сени:  такого маленького патера он еще не видывал, и ему пришлось так низко поклониться, что к его лицу прилила кровь.

― Ах, оставьте это,  ― сказал священник.  ― Я всего лишь францисканец, кавальере. Зовут меня падре Ипполито. Эй, Мариэтта, принеси нам вина и колбасы! Сюда, синьор, ― здесь страшно темно. Вы ведь «инглезе»? Подумайте, с тех пор как вы, англичане, откололись от святой римской церкви, вас тут, в Италии,  ― видимо-невидимо. Понятно, синьор. Вы, верно, скучаете. Погляди, Мариэтта, этот господин «инглезе»! Бедняжка, такой молодой, и уже англичанин! Отрежьте себе этой колбасы, кавальере, это настоящая веронская. Я говорю  ― к вину нет ничего лучше веронской колбасы, пусть болонцы подавятся своей «mortadella» [мортаделла – ит., сорт колбасы]. Всегда выбирайте веронскую колбасу и соленый миндаль, любезный сын. Вы не бывали в Вероне? Жаль. Божественный Веронезе оттуда родом. Я  ― тоже из Вероны. Знаменитый город, сударь. Его называют городом Скалигеров. Нравится вам это винцо?

― Crazie [спасибо – ит.], падре,  ― пробормотал сэр Оливер.  ― У нас в Англии Верону называют городом Джульетты.

― Да ну?  ― удивился падре Ипполито. ― А почему? Я что-то не припомню никакой княгини Джульетты. Правда, вот уже лет сорок с лишним я там не бывал ― о какой Джульетте вы говорите?

― О Джульетте Капулетти,  ― пояснил сэр Оливер.  ― У нас, видите ли, есть такая пьеса... некоего Шекспира. Превосходная пьеса. Вы ее знаете, падре?

― Нет, но постойте, Джульетта Капулетти, Джульетта Капулетти,  ― забормотал падре Ипполито,  ― ее-то я должен был знать. Я захаживал к Капулетти с отцом Лоренцо...

― Вы знали монаха Лоренцо?  ― вскричал сэр Оливер.

― Еще бы! Ведь я, синьор, служил при нем министрантом. Погодите, не та ли это Джульетта, что вышла замуж за графа Париса? Эту я знал. Весьма набожная и превосходная госпожа была графиня Джульетта. Урожденная Капулетти, из тех Капулетти, что вели крупную торговлю бархатом.

― Это не она,  ― сказал сэр Оливер.  ― Та, настоящая Джульетта, умерла девушкой и самым прежалостным образом, какой только можно себе представить.

― Ах так,  ― отозвался molto reverendo.  ― Значит, не та. Джульетта, которую я знал, вышла за графа Париса и родила ему восемь детей. Примерная и добродетельная супруга, молодой синьор, дай вам бог такую. Правда, говорили, будто до этого она сходила с ума по какому-то юному crapulone [шалопаю – ит.] Эх, синьор, о ком не болтают люди? Молодость, известно, не рассуждает, и все-то у них сгоряча... Радуйтесь, кавальере, что вы молоды. Кстати, скажите  ― англичане тоже бывают молодыми?

― Бывают,  ― вздохнул сэр Оливер.  ― Ах, отче, и нас пожирает пламя юного Ромео.

― Ромео?  ― подхватил падре, отхлебнув вина.  ― И его я должен был знать. Послушайте, не тот ли это молодой sciocco [сумасброд – ит.], этот франт, этот бездельник Монтекки, который ранил графа Париса? И говорили  ― будто бы из-за Джульетты. Ну да, так я есть. Джульетта должна была стать женой графа Париса  ― хорошая партия, синьор, этот Парис был весьма богатый и славный молодой господин, но Ромео, говорят, вбил себе в голову, что сам женится на Джульетте... Какая глупость, сударь,  ― ворчал падре.  ― Разве богачи Капулетти могли отдать свою дочь за кого-то из разорившихся Монтекки! Тем более что Монтекки держали руку Мантуи, в то время как Капулетти были на стороне миланского герцога. Нет, нет. Я думаю, что это assalto assassinatico [покушение на убийство – ит.] против Париса было обыкновенным политическим покушением. Нынче во всем ― политика и политика, сын мой. Ну, конечно, после этой выходки Ромео пришлось бежать в Мантую, и больше он не возвращался.

― Это неверно,  ― воскликнул сэр Оливер. ― Простите, падре, все было не так. Джульетта любила Ромео, но родители принуждали ее выйти замуж за Париса...

― Они, однако же, знали, что делали,  ― одобрил старый патер.  ― Ромео был ribaldo [негодяем – ит.] и стоял за Мантую.

― Но накануне свадьбы с Парисом отец Лоренцо дал Джульетте порошок, от  которого она заснула сном, похожим на смерть...  ― продолжал сэр Оливер.

― Это ложь!  ― возбужденно прервал его падре Ипполито.  ― Отец Лоренцо никогда не сделал бы такой вещи. Вот правда: Ромео напал на Париса на улице и ранил его. Наверное, пьяный был.

― Простите, отче, все было совсем иначе,  ― запротестовал сэр Оливер.  ― На самом деле произошло так: Джульетту похоронили, Ромео над ее могилой заколол шпагой Париса...

― Постойте,  ― перебил священник.  ― Во-первых, это случилось не над могилой, а на улице, недалеко от памятника Скалигеров. А во-вторых, Ромео вовсе не заколол его, а только рассек плечо. Шпагой не всегда убьешь человека, приятель! Попробуйте-ка сами, молодой синьор!

― Scusi [извините – ит.],  ― возразил сэр Оливер,  ― но я все видел на премьере, на сцене. Граф Парис был действительно заколот в поединке и скончался на месте. Ромео, думая, что Джульетта в самом деле мертва, отравился у ее гроба. Вот как было дело, падре.

― Ничего подобного,  ― буркнул падре Ипполито.  ― Вовсе он не отравился. Он бежал в Мантую, дружище.

― Позвольте, падре,  ― стоял на своем Оливер.  ― Я видел это собственными глазами  ― ведь я сидел в первом ряду! В эту минуту Джульетта очнулась и, увидев, что ее возлюбленный Ромео умер, тоже приняла яд и скончалась.

― И что вам в голову лезет,  ― рассердился падре Ипполито.  ― Удивляюсь, кто это пустил подобные сплетни. На самом деле Ромео бежал в Мантую, а бедняжка Джульетта от горя чуть не отравилась. Но между ними ничего не было, кавальере, просто детская привязанность; да что вы хотите, ей и пятнадцати-то не исполнилось. Я все знаю от самого Лоренцо, молодой синьор; ну, конечно, тогда я был еще таким вот ragazzo [мальчонкой – ит.], ― и добрый патер показал на аршин от земли. ― После этого Джульетту отвезли к тетке в Безенцано, на поправку. И туда к ней приехал граф Парис  ― рука его еще была на перевязи, а вы знаете, как оно получается в таких случаях:  вспыхнула тут между ними самая горячая любовь. Через три месяца они обвенчались.  Ессо [вот – ит.], синьор, вот так оно в жизни бывает. Я сам был министрантом на ее свадьбе ― в белом стихаре...

Сэр Оливер сидел совершенно потерянный.

― Не сердитесь, отче,  ― сказал он наконец,  ― но в той английской пьесе все в тысячу раз прекрасней.

Падре Ипполито фыркнул.

― Прекраснее! Не понимаю, что тут прекрасного, когда двое молодых людей расстаются с жизнью. Жалость-то какая, молодой синьор! А я вам скажу ― гораздо прекраснее, что Джульетта вышла замуж и родила восьмерых детей, да каких детишек, боже мой  ― словно картинки!

Сэр Оливер покачал головой.

― Это уже не то, дорогой падре; вы не знаете, что такое великая любовь.

Маленький патер задумчиво моргал глазками.

― Великая любовь? Я думаю, это ― когда двое умеют всю свою жизнь... прожить вместе ― преданно и верно... Джульетта была замечательной дамой, синьор. Она воспитала восьмерых детей и служила своему супругу до смерти... Так, говорите, в Англии Верону называют городом Джульетты? Очень мило со стороны англичан. Госпожа Джульетта была в самом деле прекрасная женщина, дай ей бог вечное блаженство.

Молодой Оливер с трудом собрал разбежавшиеся мысли.

― А что сталось с Ромео?

― С этим? Не знаю толком. Слыхал я что-то о нем... Ага, вспомнил. В Мантуе он влюбился в дочь какого-то маркиза  ― как же его звали? Монфальконе, Монтефалько  ― что-то в этом роде. Ах, кавальере, вот это и было то, что вы называете великой любовью! Он даже похитил ее или что-то такое  ― короче, весьма романтическая история, только подробности я уже забыл:  что вы хотите, ведь это было в Мантуе. Но, говорят, это была этакая passione senza esempio, этакая беспримерная страсть, синьор. По крайней мере так рассказывали. Ессо, синьор,  ― дождь-то уже и перестал.

Растерянный Оливер поднялся во весь свой рост.

― Вы были исключительно любезны, падре. Thank you so much [большое вам спасибо – англ.] Разрешите мне оставить кое-что... для ваших бедных прихожан,  ― пробормотал он, краснея и засовывая под тарелку пригоршню цехинов.

― Что вы, что вы,  ― ужаснулся падре, отмахиваясь обеими руками.  ― Что вы вздумали, столько денег за кусочек веронской колбасы!

― Здесь и за ваш рассказ,  ― поспешно оказал молодой Оливер.  ― Он был... э-э-э... он был весьма, весьма... не знаю, как это говорится... Very much, indeed [в самом деле, весьма благодарен – англ.].

   В окне засияло солнце. (1933)