На
Птичьем рынке за три рубля купил я себе клеста. Это был клёст-сосновик,
с перьями кирпичного и клюквенного цвета, с клювом, скрещённым, как два
кривых костяных ножа.
Лапы у него были белые, — значит, сидел он в клетке давно. Таких птиц называют «сиделый».
— Сиделый, сиделый, — уверял меня продавец. — С весны сидит.
А
сейчас была уже холодная осень. Над Птичьим рынком стелился морозный
пар и пахло керосином. Это продавцы тропических рыбок обогревали
аквариумы и банки керосиновыми лампами.
Дома
я поставил клетку на окно, чтоб клёст мог поглядеть на улицу, на мокрые
крыши сокольнических домов и серые стены мельничного комбината.
Клёст сидел на своей жёрдочке торжественно и гордо, как командир на коне.
Я бросил в клетку семечко подсолнуха.
Командир
соскочил с жёрдочки, взмахнул клювом, и трах! — семечко разлетелось на
две половинки, а клест снова взлетел на своего деревянного коня,
пришпорил и замер, глядя вдаль.
Надо
было придумать клесту имя. Мне хотелось, чтоб в имени был отмечен и его
командирский нрав, и крепкий клюв, и красный цвет оперения.
Нашлось
только одно слово, в котором есть и клюв и красный цвет, — клюква.
Подходящее слово, ведь клесты живут в северных лесах, где меховые и
клюквенные болота. Жаль только, нет в клюкве ничего командирского. В
конце концов я назвал клеста — Капитан Клюквин.
На следующий день я проснулся пораньше, готовясь послушать утреннюю песню Капитана.
Рассвело. Солнечное пятно еле наметилось в пасмурных облаках, низко бегущих над крышей мелькомбината.
«Цик…» — услышал я.
Потом ещё:
«Цик, цик…»
«Убогая песня, — думал я. — «Цик», и всё. Маловато».
Почистив
немного перья, Капитан Клюквин снова начал цикать. Вначале медленно и
тихо, но после разогнался и кончил увесисто и сочно: «Цок!»
Новое
колено в песне меня порадовало, но Капитан замолчал. Видно, он
пережидал, выдерживал нужную паузу, прислушивался к песне, которая, так
сказать, зрела у него в груди.
Впрочем,
и настоящие певцы-солисты не сразу начинают кричать со сцены. Настоящий
солист-вокалист постоит немного, помолчит, прислушается к песне,
которая зреет в груди, и только потом уж грянет:
- Люблю я макароны!
Отцикав
положенное, Капитан Капитан легонько запел. Песня получилась
удивительная. Она начиналась тихим и печальным «тиу-лиу», потом
сменилась задорно-молодежным посвистом, а дальше зазвенели
колокольчики, как у жаворонка, послышался какой-то щебет, трели и,
наконец, рулады, как у певчего дрозда.
Капитан
Клюквин был, оказался, настоящий певец, со своей особой, неповторимой
песней. Теперь каждая утро я слушал песню клеста, а потом кормил его
подсолнухами, давлеными кедровыми орехами и коноплёй. Особенно клест
любил еловые шишки.
И
характер у Капитана оказался беспокойный. Весь день прыгал он по
клетке, расшатывал клювом железные прутья или выламывал дверцу. Порой он
любил повисеть вниз головой, задумчиво глядя в пространство.
Но
больше всего хотелось Капитану раздолбать всё на свете. Прикончив
шишки, какие полагались ему в этот день, он принимался долбить бузинную
жёрдочку — своего деревянного коня. Яростно цокая, он смело рубил сук,
на котором сидел.
* * *
Один раз я нарочно оставил клетку открытой.
Удивленно
зацокав, Клювин и вскарабкался на крышу клетки. С минуту он сидел на
крыше и подбадривал себя песней, а потом решился лететь. Он пролетел по
комнате, и уселся на стеклянную крышку аквариума, пристально
разглядывая, что там делается внутри, за стеклом.
Там
под светом рефлектора раскинулись тропические водоросли - амазонские
кабомбы и криптокорины, а между ними плавали королевские тетры — тёмные
рыбки, рассечённые золотой полосой.
Подводный
мир заворожил клеста. Радостно цокнув, он долбанул в стекло кривым
клювом. Метнулись королевские тетры и клёст слетел с аквариума и
напрямик к яркому солнечному окну. Он ударился головой о стекло и,
ошеломлённый, упал вниз, на крышу клетки.
* * *
Осень
между тем сменилась плохонькой зимой. На улице бывал то дождь, то снег,
и только в феврале начались морозы. Крыша мелькомбината наконец-таки
покрылась снегом, и от этого у Капитана поднялось настроение. Он пел
целыми днями, и песни его звучали сочно и сильно. К этому времени
Капитан свободно летал по комнате и подолгу сиживал на аквариуме,
разглядывая, как течет подводная жизнь в тропиках.
В
феврале, между прочим, я купил себе гитару и стал разыгрывать пьесы
старинных итальянских композиторов. Особенно часто я играл Пятый этюд
Джульяни.
Этот
этюд играют все начинающие гитаристы, и смысл его заключается в
плавном, однообразном чередовании звуков. Когда играешь быстро, звуки
сливаются, и выходит, вроде ручеёк журчит.
У меня ручейка не получалось, вернее, тёк он слишком уж медленно, но всё-таки дотекал до заключительного аккорда.
Капитан
Клюквин отнёсся к моей игре с большим вниманием. Поначалу звуки гитары
его потрясли. Он даже бросил петь и только изредка восхищённо цокал.
Но
скоро он перешёл в наступление. Как только я брал гитару, Клюквин
начинал оглушительно цикать. Ему явно хотелось меня переорать.
Ноты
запутывались в пальцах я злился и швырял в клеста пустыми шишками или
загонял его в клетку, под пиджак. Но и из-под пиджака доносилось
зловещее цыканье Капитана.
Когда я выучил этюд и стал играть его более верно, Клюквин успокоился. Он пел теперь тише, то и дело украшая пение трелью.
До
этого мне казалось, что клёст орет как попало, но, прислушавшись, я
понял, что это не так. Клест вроде бы приноравливается ко мне.
Я
стал нарочито играть медленно, прислушиваясь к гитаре и пению. Он
сопровождал игру деликатным циканьем, а в паузах заворачивал трель.
Конечно,
выглядело всё это не так уж прекрасно — корявая игра на гитаре
сопровождалась кривоносым пением, но я пришёл в восторг и мечтал уже
выступить с клестом в Центральном доме детей железнодорожников.
* * *
Теперь ручеёк потёк у меня более уверенно, и Капитан Клюквин добавлял в него свежую струю.
Единственно
огорчало, что мы пели и играли, находясь далеко друг от друга. Я сижу
на диване, а Капитан, как правило, на аквариуме.
Я
стал было придумывать, как приделать к голове какой-нибудь красивый
сучок или сосновую ветвь, но потом решил усадить клеста на гриф гитары.
Долго я ломал голову, как это сделать, и наконец составил небольшой план.
На
следующий день я не стал клеста кормить. После утренней песни Капитан
вылетел из клетки, обшарил все шкафы и письменный стол, но не нашёл даже
пустой ольховой шишечки. Голодный и злой, он попил из аквариума и вдруг
почувствовал запах смолы.
На
гитаре, что висела на стене, за ночь выросла шишка, как раз на том
месте, где находятся колки для натягивания струн. Шишка была свежая, и
от неё пахло смолой на всю комнату.
Капитан
взлетел и, вцепившись в шишку когтями, стал выдирать её из грифа.
Однако шишка — хе-хе! — была прикручена проволокой. Пришлось долбить её
на месте.
Подождав,
пока клёст хорошенько вработается в шишку, я стал осторожно снимать с
гвоздя гитару. Я думал, что Капитан испугается и улетит, но он ещё
крепче впился в шишку.
Гитара зацепилась за гвоздь — пришлось дёрнуть посильней. Капитан зарычал на меня.
Отделив
гитару от стены, я плавно повлёк ее по комнате и через минуту сидел на
диване. Гитара была в руках, а на грифе трещал шишкой Капитан Клюквин.
Левая
рука заняла исходную позицию очень близко к шишке. Капитан сердито
цокнул, подскочил ко второму ладу и ущипнул меня за палец. Раздражённо
помахав крыльями, он пошёл пешком по грифу доколупывать шишку.
Ласково
взял я первую ноту — и тут же задребезжала проволока, хрустнула шишка, а
клёст подпрыгнул и зацокал громко и радостно, как лошадь копытами по
мостовой.
Я играл медленно и пугливо, а Капитан долбил шишку, цокал, выдавал трели и изредка пробегал по грифу, чтоб клюнуть меня в палец.
* * *
Оканчивался месяц март. С крыши мелькомбината свешивались крупные сосульки, облепленные мукой.
В хорошую погоду клетку с клестом я выставлял на балкон, чтобы он подышал свежим воздухом.
Капитан Клюквин весь день пел на балконе, клевал снег и сосульки, которые я подкладывал в клетку.
На звук его голоса залетали синицы московки. Они клевали коноплю и сало в кормушках и пересвистывались с Капитаном.
Иногда
синицы садились на крышку клетки и начинали дразнить клеста, сыпали на
него снег и тинькали в самое ухо. Клюквин реагировал на синиц
по-капитански. Он воинственно цокал, стараясь ухватить московку за ногу.
Синицы увёртывались и хохотали.
Но
скоро синицы стали наводить на Капитана уныние. С их прилётом он
мрачнел, прятал голову в плечи и бросал петь. Лишь когда они улетали,
выпускал вдогонку звонкую трель.
Дома он чувствовал себя лучше: аквариум, шишки, гитара — милая, привычная обстановка.
По вечерам, с заходом солнца, мы играли Пятый этюд Джульяни и глядели на аквариум, как там течёт подводная жизнь в тропиках.
И всё-таки в середине апреля настроение клеста сильно изменилось. Даже шишки долбил он не так яростно.
«Дела неважные, — думал я.
* * *
Но отпускать его было уже опасно. Слишком долго просидел Клюквин в клетке, теперь он мог погибнуть в лесу, от которого отвык.
Я
прочитал специальные книжки, можно ли отпускать на волю птицу, которая
долго просидела в клетке. В одних говорилось — нельзя, в других —
отпускай.
«Ладно, — решил я в конце концов, — пусть сам выбирает».
Однажды я вынес клетку на балкон и повесил её на гвоздик. Дверь с балкона в комнату оставил открытой.
А
в комнате, в комнате я устроил настоящую ярмарку — развесил под
потолком гирлянды еловых, сосновых, ольховых шишек, кисти рябины и
калины, связанные вениками, повсюду натыкал еловых веток.
Капитан видел всё, что делается в комнате, через стекло и через открытую дверь.
Потом
я вышел на балкон и открыл дверцу клетки. Теперь он мог лететь в
комнату, где раскачивались под потолком гирлянды шишек, где светился
аквариум.
Капитан
Клюквин вышел на порог клетки, потом вскарабкался на её крышу, клюнул
зачем-то железный прут и вдруг ахнул с балкона в небо. Он пролетел
немного к мельничному комбинату, потом резко повернул и набрал высоту.
Какое-то мгновение я видел его красную грудь, а потом он пропал, улетел за наш дом, за пожарную каланчу, к сокольническому лесу.
Наверное, неделю я не снимал клетку с гвоздя на балконе, и в комнате сохли под потолком связки калины и рябины, гирлянды шишек.
Оканчивался апрель, и я каждый вечер сидел на балконе, наигрывал Пятый этюд Джульяни, ожидая Капитана Клюквина.
Комментариев нет:
Отправить комментарий